Интерпретация петербургским режиссером Андреем Сидельниковым «Бесприданницы» Александра Островского стала универсальным продуктом, которому рада и молодежь, нашедшая постановку модной, и зритель, умеющий видеть больше, чем показано. Преподаватели литературы — и те останутся довольны.

Театр «Суббота», пожалуй, один из интереснейших петербургских коллективов. Для театра, созданного ушедшим от нас в 2018 году Юрием Смирновым-Несвицким, характерна камерность во всем – от выразительных средств до физических размеров зала. Задачи между тем ставятся и решаются самые объемные, если не сказать — глобальные. В репертуаре и Шекспир, и русская классика, и современные авторы, и даже самые-самые свежие короткие пьесы, представленные в фестивальном формате в виде эскизов. Еще в театре обширная детская программа. Размах велик, удар вовсе не на копейку, а на полновесные творческие рубли, но вот возможности самой площадки невелики. Поэтому желаемые наименования нужно в афише отлавливать: мало того, что любой спектакль показывают не так часто, как хочется, так еще и основной зал вмещает только 90 зрителей. Потому новые работы театра долго сохраняют статус премьерных.

«Вещь», поставленная художественным руководителем «Субботы» Андреем Сидельниковым по «Бесприданнице» Островского, — именно из таких. Спектакль идет чуть более года, успел устояться, но его мало кто видел. Между тем прочтение классического сюжета к сегодняшнему дню обрело новые черты, чего режиссер, выпуская спектакль, наверняка не мог предположить. Посмотреть «Вещь» именно сейчас – все равно, что ленту новостей пролистать. Неизменно одно: места для любви в этой сводке не находится. Как и при Островском, впрочем.

Действие помещено Сидельниковым в холодный объем провинциального, но все же международного аэропорта, специализирующегося преимущественно на китайском направлении. Об этом говорит и табло вылетов-прилетов, и китайский акцент, который приобрел ресторан Гаврилы. Действующие лица существуют здесь же. Тонкая и чувствующая Лариса Дмитриевна шустрит в местном фаст-фуде, а ее жених Юлий Капитоныч Карандышев трудится не в почтовом офисе, как можно было бы предположить, а на упаковке багажа. Вот здесь кроется одно из немногих огорчений спектакля. То, что именно автомат по пеленанию чемоданов в удушающую пленку станет лобным местом для Ларисы, оказывается настолько очевидным решением, что заранее испытываешь некоторое разочарование, когда так и случается. Но в постановке есть много и других находок – менее прямолинейных, но весьма остроумных.

Для начала отметим стыдливо замалчиваемое еще на уроках словесности: образ Ларисы Огудаловой изначально, в самом оригинале, гораздо менее богат на разнообразие красок и глубину, чем остальные действующие лица. С пасторально положительными героинями подобное случается. В самом конце Андрей Сидельников старается уйти от этой заданности, но до тех пор Лариса — хрестоматийное существо, живущее то в светлых облаках, то навзрыд — в случае отсутствия таковых. Актрисе Анастасии Полянской не позавидуешь: трудно ангелом быть в аду, да еще изъясняться ходульными интонациями. Ее окружению повезло куда больше: постановщик наделил буквально каждого антагониста Ларисы (а союзников и хотя бы более-менее родственных душ у нее, как мы помним по пьесе, нет) богатой начинкой. Сергей Сергеич Паратов — бизнесмен с нюхом, владелец модного клуба, продающий свою яхту «Ласточка» (как мы все недавно узнали, избавиться вовремя от роскошной яхты — большое искусство и свидетельство хорошего чутья). С Ларисой Дмитриевной он ведет себя настолько лирично, что сцены их милования даже несколько утомляют. Тем циничней выглядит герой Григория Сергеенко, когда, отказав Ларисе в посадочном месте рядом с собой в самолете до Парижа (титр «возьми меня в полет» тоже как-то пронзительно выглядит на фоне новостей о тотально закрытом европейском небе), он хладнокровно удаляет многочисленные снимки соблазненной девушки из альбома в галерее смартфона — рабочий стол гаджета транслируется на поверхности декорации. В Париж Лариса улететь все же может, вместе с Мокием Парменычем Кнуровым в исполнении Владимира Абрамова. Это великолепная актерская работа. В созданном образ нет ничего от грязной и жирной фамилии Кнуров (кнур — это, если кто не знает, старый, провонявшийся мочой хряк). Сластолюбивый и расчетливый богатей в исполнении Абрамова внешне очень смахивает то ли на незабвенного товарища Суслова из брежневского СССР, то ли стильного пожилого мафиози, а то и на подсушенного и застывшего наготове богомола на охоте. Как и все в спектакле, кроме Ларисы, большую часть действия он проводит за непроницаемым забралом солнцезащитных очков. Строгие черные одеяния подчеркивают его закрытость и холодность. Темный омут, в котором утонет Лариса, вздумай та приблизиться к Кнурову и его посулам, — вот что такое и сам Кнуров, и Вожеватов, и Харита Игнатьевна Огудалова. Сейчас про них подробнее.

Представитель некой торговой фирмы Василий Данилыч Вожеватов (Григорий Татаренко) начисто лишен намеченной драматургом малой толикой близости к Ларисе, оттого и предсмертный разговор героини с другом детства («Вася, я погибаю!») выглядит странно и неуместно — ведь нет никакого проблеска сочувствия у Вожеватова к покинутой и опозоренной бесприданнице. Сквозной мотив вожеватовского образа — та самая пресловутая тороватость. Вплоть до рекламной отбивки вареников «Купеческих» (или как-то там еще), вносящей свой акцент в характеристику персонажа. Тот же прием использован и для акцентирования образа матери Ларисы. Харита Игнатьевна, созданная Мариной Конюшко, едва ли не самый яркий образ в постановке. В аэропорту у нее собственный парфюмный бутик под брендом Gudalova Ether Paris. Название, конечно, отсылает к еще одному знаменитому диалогу из пьесы, когда Харита Игнатьевна поддакивает Кнурову про то, что «в Ларисе Дмитриевне земного…нет», что «ведь это эфир». Но денег все равно не хватает. Вот и готова Огудалова-старшая с охотой скинуть строгий жакет, призывно оголяя зону декольте и воображая, что ее возжелал Кнуров. Оттого беззастенчива в перепродаже ему до поры неведомого подарка для Ларисы, скрывающегося под брендовой упаковкой: подставляет рукав с терминалом бесконтактной оплаты — пик! — досадующая гримаса: мало! Пик, еще и еще раз пик — наконец она довольна. Все легко, все изящно, все с шармом и бесстыдством. Следить за действиями актрисы — истинное удовольствие.

Упаковщик Юлий Карандышев (Владимир Шабельников) выглядит отвратительно. Он не вызывает никакого сочувствия даже в кульминационной для героя сцене «Приходите ко мне обедать, пейте мое вино» — избыточно кричит, перебирает в экстазе. Он слишком некрасив, слишком стар, чересчур отвратительно хрустит картошкой фри, которую ему в обеденное время приносит Лариса. В том же хорошо узнаваемом, но безымянном кафе быстрого питания (еще один актуализирующий момент спектакля применительно к последним событиям) Карандышев устраивает обед в честь Ларисы. Сцена, когда гости угощаются яствами в картонных упаковках и уклоняются от разливаемого на уровне ног «бургонского», незабываема. Отдельных аплодисментов удостоились как игра в целом, так и ряд вставных номеров развеселой парочки — актера Робинзона (Владислав Демьяненко) и актрисы Пятницы (Софья Андреева). Здесь были и эксцентрическая цитата из чеховской «Чайки», и оммаж виктюковским «Служанкам» (правда, я не совсем понял, к чему бы), и прекрасные музыкальные выступления в рамках «Паратов-клуба». И все они большей частью мало расстаются с темными очками, подчеркивая: все это — не мир Ларисы. Точнее, то, что губит ее мир.

Лариса оживает как персонаж в самом конце. Она понимает, что никому по-настоящему не нужна. Да, ее, может, и желают. Но когда багаж слишком тяжел, его, пусть и с сожалением, непременно оставят до востребования. А может, и не востребуют более. Доведенная до пределов мерзким в своей любви Карандышевым, Лариса идет на последнюю попытку выжить. Она провозглашает себя вещью, достает и примеряет доселе неведомый подарок. Им оказывается ошейник с поводком из ассортимента магазинов «семейного здоровья». Она надевает его и одновременно черные очки. Она отныне такая, как все вокруг. Почти такая — полному гибельному преображению не дает свершиться странный персонаж, мужик с гитарой, который время от времени слонялся на сцене. Оказалось, что у него сзади есть крылья, что он — ангел, уводящий Ларису вдаль. В программке он поименован, кроме ангельского чина, еще и Стингом, но вот здесь тоже непонятно к чему.

Может показаться, что к постановке возникает масса замечаний. Но это потому, что зритель должен иметь четкое представление, обо что он может споткнуться при просмотре спектакля. В целом же «Вещь» — очень стильное, современное зрелище. Не только потому, что режиссер Андрей Сидельников и художник-постановщик Николай Слободяник упаковали сюжет в современную пленку и неон, но и потому, что при всем этом бережно отнеслись к первоисточнику. Смотреть спектакль легко и приятно, что особенно ценно при погружении в классику.