«Еще один поход хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского и его верного оруженосца Санчо Панса, а также их старых и новых знакомых в ожидании конца известных времен, или Просто Дон Кихот». Н. Фёдорова по мотивам романа М. де Сервантеса.
Театр «Суббота».
Режиссер Кирилл Люкевич, художники Александр Мохов и Мария Лукка.

Время подвигов закончилось.

Спектакль Кирилла Люкевича с длинным названием — метамодернистское воплощение «страдающего Средневековья». По мотивам романа Мигеля де Сервантеса режиссер Люкевич и драматург Настасья Федорова придумали зумерский фанфик (это слово встречается в спектакле — им обозначена «книга внутри книги» Сервантеса) на девять глав, повествующий о приключениях Дон Кихота после смерти героя (а может, он не умирал?).

Драматург помещает пародийный рыцарский роман в условия новой искренности: карикатурность сменяется незамысловатой иронией, сквозь которую подаются простые и нужные общечеловеческие истины. Чудак в доспехах тот же, а контекст вокруг — другой. В этом, собственно, и кроется главный посыл спектакля. Дон Кихот здесь вступает в конфликт со временем, а не с реальностью, как у Сервантеса. Он не сын века, а его дальний родственник — и это проблема.

Александр Мохов и Мария Лукка сочинили пространство под стать: симультанные декорации намекают на традиции средневекового театра, но являются при этом самостоятельной мем-единицей. Таким, наверное, сегодняшний зритель видит Средневековье: плоским, дурацким, алогичным, смешным — как в мемах. Таким его сделали художники спектакля, задействовав всю глубину сцены: перспектива (наслаивающиеся друг на друга пейзажные картонные пласты с барашками и полями) уходит в тряпичный бирюзовый задник, а на авансцене располагаются три картонные рамки, зашторенные во время интермедий полотнами со средневековым лубком. Мохов и Лукка совмещают в сценографии традиции театра средневекового (симультанные арки, прикрытые занавесками) и возрожденческого (сцена-коробка с живописной перспективой), что, впрочем, на смысл не работает: это, как и постановка Люкевича, игра со временем. Бутафорию можно разглядывать бесконечно: тут и худенькая, давно побежденная мельница, не представляющая никакой угрозы, и аккуратные скелетики с веревкой на шее, сложенные у голого окоченевшего деревца, и вырезанная из картона фигурка осла, передвигающаяся по рельсе между декорациями, и остроумные рекламные вывески с характерными шрифтами («посади сына, вырасти ветку, построй империю!»), и табличка с расписанием автобусов на эльфийском, и висящая на белой ниточке бумажная звезда, и… Плотный визуальный язык спектакля не чрезмерен, но подробен.

Костюмы, созданные Александром Моховым и Марией Луккой из разных штук и совмещающие в себе всякую всячину, выполнены в эстетике «средневекового бедного»: не стилизация, а вольное размышление на тему. Они сочетают в себе современные предметы (типа патчей под глазами, толстовок, наколенников) и предметы околосредневековые (кринолин, корсеты, жабо, конусы).

Неожиданно длинный спектакль Люкевича состоит из девяти глав, каждая из которых — самостоятельное произведение, которое можно рассматривать обособленно. Действие проходит параллельно в двух плоскостях: Глашатай (Иван Байкалов) на авансцене перед картонными рамами исполняет интермедии и комментирует происходящее, пересказывает сюжет сервантесовского романа, играет на укулеле и взаимодействует со зрителем, а герои романа внутри картонных декораций существуют в «страдающем Средневековье». Мизансценически Дон Кихот (Александр Лушин) и Санчо Панса (Владислав Демьяненко) находятся почти всегда в центральной арке. Слева выходят их гости: Дульсинея (Анастасия Полянская), Доротея (Валерия Ледовских), Пастушок (Никита Памурзин), Инквизитор (Владимир Абрамов), Великан (Алексей Белозерцев) с Великаншей (Марина Конюшко) и Рыцарь Зеркал (Григорий Сергеенко).

Дон Кихот и Санчо Панса весь спектакль — все девять его частей — находятся на автобусной остановке. Но маршрут подвигов давно отменен, поэтому автобуса они так и не дождутся. Зато встретят многих старых и новых знакомых, обсудят гуманистические идеалы, поищут стадо овец, прочитают рэп про палец, купят индульгенцию, попытаются понять мир с помощью сюжетов и символов и даже переквалифицируются в животных.

При всей своей самостоятельности главы композиционно выстраиваются вместе таким образом, что повествование развивается линейно — от точки «жажду подвигов» до конечной «зачем драться, если можно поговорить». И это драматический путь, который герой Лушина проходит сознательно и непросто. В главном герое изменения реально происходят, а вот в мире вокруг — нет. Потому что мир однажды поменялся необратимо. И Дон Кихоту приходится его догонять.

Перипетией в спектакле является пятая глава — сон о Великанах, — которая разделяет действие на до и после. Санчо Панса и Дон Кихот оказываются обездвиженными наблюдателями страшной семейной ссоры, пока Великанша вбивает им в головы камни глупости. В ходе обычного великанского ора (крик тут — способ коммуникации) Великан убивает своего сына-мельницу со словами: «Родишь еще». В Дон Кихоте происходит смена от счастья к несчастью (выходит, трагедия?), когда тот видит, что великаны на людей похожи больше, чем рыцари. И если надуманная любовь к Дульсинее не смогла отвлечь его от подвигов, то повсеместная бытовая реальная нелюбовь — смогла. Во имя чего сражаться? На протяжении всего спектакля Дон раскихочивается — снимает обмундирование, превращаясь в простого старика, играющего в камушки.

Дон Кихота Лушин решает драматически: сложный многогранный персонаж, хрупкий, ранимый, но решительный и уверенный в своих идеалах, он постепенно снимает свою средневековую скорлупку, обнажая кальсоны нового времени.

Владислав Демьяненко играет доброго средневекового пацана Санчо Пансу — пучегубого и лохматого оруженосца. В нем тоже случается перемена, и тоже трагическая. Лишившись камня глупости, герой Демьяненко всхлипывает: «Это жестоко — пробуждать людей вокруг».

Апофеоза ансамблевости они достигают в седьмой сцене, в которой «человек перестает быть мерой всех вещей»: Лушин и Демьяненко являют собой коня Росю и осла Серого, жующих травку и размышляющих о глобальном. Безумно смешной текст Настасьи Федоровой в органичной «укурке» исполняющих по-настоящему «вставляет» зрителей.

Гости же вполне характерные и очаровательные: приземленная Дульсинея, желающая «пожить»; мечтательная Доротея, не нашедшая свой Микомикон; чувственный Пастушок, скорбящий по потерянному стаду; устрашающий Инквизитор, выносящий приговор и вымогающий песету; энергичный Глашатай, песни поющий и лекции о символах и сюжете читающий; неустрашимый Рыцарь Зеркал, озвучивающий общественное мнение. Мнение, кстати, такое: хочется бойни. Ну а отрезвленный реальностью Кихот ему мягко возражает: «Зачем драться, если можно поговорить?»

Вот так прошли три часа жизни, а ответы на вопросы никто не получил. Спектакль Кирилла Люкевича и Ко — легкий, остроумный и важный диалог со зрителем о том, что подвиг — это не насилие, а насилие — не подвиг.

Настали новые времена.