О конкурсе-фестивале коротких пьес «Stories»

В театре «Суббота» завершился VI Конкурс коротких пьес «Stories», основная задача которого — открытие новых имен. Но прочитав пьесы, просмотрев эскизы и прослушав экспертов, понимаешь, что у проекта огромное количество функций. Обращаешь внимание уже не только на заложенные драматургом смыслы и их режиссерскую интерпретацию. После каждого показа и его обсуждения складывается ощущение, что тексты и их репрезентация в форме эскизов позволяют задуматься о проблемах и тенденциях, характерных для нынешнего театрального искусства.

О сложностях определения жанра

Фестиваль открылся монопьесой «П» Александра Веревкина-Орлова. В тексте происходит осмысление смерти отца, с которым герой никогда не был близок. Родитель существовал в пространстве мира, но не существовал в пространстве самого рассказчика. От этого пьеса проникнута растерянностью, непониманием, как нужно реагировать на уход из жизни как будто бы не чужого, но и не близкого человека. Текст наполнен смешными, алогичными, сумбурными размышлениями, которые являются попыткой убежать от незнакомой герою боли и непонимания, как ее воспринимать: да, отец умер, но его же не было рядом со мной, тогда почему мне так тяжело от этой новости?

Неопределенность реакций четко передали режиссер Аскар Галимов и актер Владислав Демьяненко, чередующие комическое и трагическое, даже экзистенциальное. И если во время прочтения сам текст кажется предельно серьезным, своеобразной исповедью, где каждое, даже самое нелепое слово — это глубокий вывод и осознание, то в представленном эскизе история становится своеобразным перебеганием от одного состояния к другому. В результате сложно определить жанр, о чем на обсуждении показа размышлял театровед Павел Руднев: «Попытка найти жанровую модель привела меня к ощущению неудачного стендапа, несмешного… и из неспособности сделать хороший стендап получается отличный человек, который ничего не может».

Иногда соединение двух противоположных интонаций работает как прием — если не «спасающий» пьесу, то делающий ее более «подвижной». И тут сложность в определении жанра становится не проблемой, а возможностью сделать текст более динамичным. Но в этом вопросе работает множество факторов — они могут не позволить двум противоположностям слиться. Именно это и произошло во втором показе…

О не совпадающей с материалом интонации

Режиссер Виталий Криницин представил эскиз по пьесе «Показалось» Алены Епиной. Девушка Яра сталкивается с кризисом собственных чувств и состояний. Она понимает, что в жизни совсем не осталось триггеров. Стараясь вызвать в себе отрицательные эмоции, героиня всячески разрушает привычную жизнь. Но разрушение происходит, а чувственная реакция все равно не наблюдается. В целом, примерно так же можно описать ощущения от самого эскиза. На сцене постоянно что-то происходит, актеры стараются раскрыть психологию героев, режиссер использует насыщенное музыкальное оформление, интересные решения и приемы. Например, исполнители активно работают с рисом, являющимся визуализацией рутины, которая с годами лишает человека чувств. Все второстепенные персонажи исполняются одним актером, который постоянно меняет майки с написанными на них обозначениями социальных групп и именами людей, с которыми сталкивается Яра. Но диссонанс остается. И по ходу действия только укрепляется. Однако выявить его природу поначалу проблематично.

Обсуждение эскиза помогло понять неоднозначность собственной реакции. Задели слова театроведа Татьяны Джуровой о том, что в самой пьесе героиня является «эмоциональным парадоксом»: «Она не выгоревшая, к бесчувственности ее привела не какая-то цепочка событий… в своей социопатии она ужасно смешная». И действительно, даже достаточно серьезное восприятие не может не дать прочувствовать в самом тексте ироничную, абсурдную интонацию.

Режиссер же пошел по пути создания драмы, которая всячески подчеркивается лиричными музыкальными композициями. Словно на сцене разворачивается трагедия человека: с ним что-то произошло, и теперь ему нужно посочувствовать. Однако сочувствие не пробуждается, ибо в истории не показано исходное событие, которое привело героиню к подобному «пустому» состоянию. В результате чего приемы, подчеркивающие драматизм истории, начинают восприниматься как спекуляция и манипуляция чувствами зрителя.

Первый фестивальный день завершился еще одной монопьесой — «Гудбай, Китти». Лана Гранецкая создала вербатим-пьесу о парне, который потерял свою любовь и теперь пытается жить дальше, но это не всегда получается.

Режиссерское решение Екатерины Шиховой вызвало дискуссию, поскольку из монопьесы она сделала населенный полноценными персонажами спектакль (уже как будто бы даже и не эскиз). Так, на сцене представлены не воспоминания о первой любви героя, а активная девочка, которая обладает самостоятельностью. У нее есть свои реплики, характер, образ. Но самое главное отличие спектакля от пьесы — появление бесконечно пьяных бездомных в смешных, местами подростковых нарядах. Изначально внедрение этих персонажей кажется своеобразным «гэгом» для создания веселой атмосферы. Однако не просто так на сцене установлена большая дворовая карусель, на которой периодически крутятся и бездомные, и главные герои, а около стен разбросаны грязные игрушки: нам показана среда, которая соединила подростков. В этой среде они росли, развивались, и вроде они не одиноки, но и окружение этих ребят вызывает сомнение, ведь их друзья — бесконечно пьяные люди без места жительства.

Из бездейственной пьесы-монолога режиссер создала «движущуюся», во всех смыслах наполненную жизнью историю, в которой показано полное развитие характера рассказчика. Яркое прочтение спровоцировало у экспертов размышления: не заслоняют ли сторонние «паразиты» авторский текст? Мнения разделились. Однако запомнились слова московского театрального критика Анастасии Ивановой о том, что введенные режиссером персонажи сродни могильщикам в «Гамлете», сарказм и ирония которых «оттеняет трагичность истории».

О том, что «вскрывать абсурд абсурдом — масло масляное»

Второй фестивальный день открылся эскизом по пьесе «День яйца» Марии Бердинских. Районный филиал городской филармонии, расположенной в Междуречинске. Денег мало, зрителей тоже мало. Работники учреждения всячески думают, как справиться с ситуацией, чтобы филиал не закрыли. И они находят выход — организуют праздник, посвященный Дню яйца…

Прозаичный сюжет пропитан алогичными ситуациями и диалогами, а также предельно искренней чудаковатостью, характерной для героев истории. Режиссер Роман Муромцев преумножает эти особенности пьесы, во всем подчеркивая абсурд: в визуальном решении (основное действие разворачивается на лавке, а перед ней — большая гора семечек, которые являются своего рода образом пропадающей в мусоре жизни), в заостренном актерском исполнении и обрисовке некоторых образов (из модной «городской фифы» представительница городской филармонии время от времени превращается в разъяренную кошку, которая бросается на всех работников, потому не просто так она является в учреждение с трупом птицы в зубах).

Заостренная режиссура вроде бы и «разоблачает» всю нелепую, сжирающую атмосферу провинции. Но чем дальше, тем четче чувство, что абсурд в этом сценическом прочтении — самоцель. А если даже не самоцель, то направлен на жесткое высмеивание работников филармонии и их жизни. В то время как текст Марии Бердинских нацелен скорее на то, чтобы через элементы алогичного театра поднять, обострить социальный конфликт. И здесь обращают на себя внимание слова театрального критика Нияза Игламова: «Абсурд, вскрываемый абсурдом, — масло масляное».

Режиссерское решение Романа Муромцева уводит в сторону экспрессивного балаганистого действа. Это нельзя назвать недостатком, однако здесь тот случай, когда стороннее не столько забивает проблематику, заложенную драматургом, сколько делает ее фоном. В центре — выстраиваемый постановщиком хаос, нуждающийся в долгом осмыслении. Но главное то, что — при всех противоречиях — этот хаос хочется разгадывать.

О бытовых темах, показанных сквозь призму инфернальности

Осмысление социальных конфликтов и их влияния на жизнь отдельного человека продолжилось в эскизе «Бездомные» по пьесе Даши Че. Это история о сложностях, которыми сопровождаются поиски жилья. Они максимально глупы и абсурдны: злые, глухие к чужим проблемам хозяева квартир, наплевательски относящиеся к быту соседки, неумение риелтора договариваться с клиентами. Но именно совокупность всех этих «маленьких нюансов» и делает героев бездомными.

Сама пьеса обладает неким мистическим очарованием: ситуации бытовые, однако преподнесены они как блуждание по лабиринтам. В этом направлении движется и режиссер Варвара Сополева, которая создает наполненный инфернальными мотивами путь. Реальность становится яркой, но грубой галлюцинацией: темное пространство, повсюду белые объемные головы с нарисованными гримасами; квартира риелтора «начинается» синей меховой дверью; роли многочисленных эпизодических персонажей исполняют одни и те же актеры, которые очень «плавно», даже незаметно перевоплощаются. Так, «зловещая» невозможность найти стабильный ночлег (не говоря уже о духовном пристанище) в прямом смысле превращает жизнь главной героини в корриду.

На первый взгляд, режиссер раскрывает потусторонний ужас рядовой жизненной ситуации. Общее решение соответствует самой истории. Но в то же время, как сказала Наталья Санникова, руководитель Театральной платформы «В Центре» екатеринбургского Ельцин Центра, выбранные режиссером приемы закрывают легкость и воздушность самого текста: «Создана страшилка, но как будто бы страшилка — это не тот ключ, которым может открываться эта пьеса».

О театре «недосказанности»

Финалом фестиваля стал эскиз «Море» по пьесе Ирины Смагиной. Камерная пьеса-игра обволакивает таинственностью. Она спрятана в действиях и диалогах героев, боящихся показаться уязвимыми, чувствующими. Чем дальше, тем меньше понимания, где правда, а где ложь. Это рождает недосказанность и местами отсылает к пьесе «В ожидании Годо».

Режиссер Марк Букин развивает линию недосказанности, уходя в аккуратный, не изобилующий внешними проявлениями абсурд: на сцене два исполнителя — Софья Андреева и Виталий Гудков. Чередование интонаций позволяет создать парадокс самой жизни, показанный на примере взаимоотношений Его и Ее. Герои постоянно «перебегают» от одного возраста к другому, сцены-воспоминания превращены в реальность. Режиссура в синтезе с текстом сначала путает и заставляет задуматься: а нормально ли то, что я перестаю улавливать цепь происходящего? И режиссер дает прямой ответ на этот вопрос: актер Виталий Гудков начинает своеобразный интерактив, в котором подчеркивает, что если ты ничего не понимаешь, то так и должно быть, потому что «мы сами ничего не понимаем».

Однако во время просмотра эскиза может возникнуть и ощущение «игры ради игры», о чем также размышлял заведующий литературной частью театра «Суббота» Владимир Кантор: «…есть интересная игра, а история немного „буксует“». Действительно, в отрыве от идеи самой пьесы режиссура и существование исполнителей могут показаться излишне «концентрированными». Однако стоит только вспомнить о специфике драматургического текста, и сразу все складывается: на сцене «понятная в своей непонятности», наполненная фантасмагорией игра человеческих состояний.

О «новом»

В контексте подведения итогов фестиваля ценным становится заключительное слово Андрея Сидельникова — главного режиссера театра «Суббота»: «Приходят люди, смеются, плачут, и ты понимаешь, что не хочешь это заканчивать. Ведь все, что заканчивается, нельзя зафиксировать, потому что завтра начнется новое». Но этим «новым» может оказаться все то, что начинало рождаться в период фестиваля. Так, на протяжении двух дней молодые режиссеры презентовали свой взгляд на различные художественные направления — театр символизма, метафорический, абсурдистский. Однако красной нитью проходила идея уникального «непонятного» театра, в котором героями руководят малообъяснимые чувства и состояния, что наиболее ярко было показано в финальном эскизе. Сегодня оказывается важным говорить о том, что быть человеком иррациональным, «играющим с жизнью» — нормально, поскольку такова наша природа.