О четырех премьерах фестиваля Stories на сцене театра «Суббота»

В репертуаре театра «Суббота» появились четыре короткие драмы: «когда я был Андреем» Екатерины Златорунской, «Я монстр» Инны Ким, «Война завтра не закончится» игоря Яковлева, «Арбуз» Анны Киссель. как и фарсовые «Московский мусор» Любови Страховой и «уголь» Катерины Антоновой они вышли из IV Международного конкурса-фестиваля коротких пьес Stories.

Драматические истории, не пересекающиеся сюжетно, объединены плавным поступательным подходом к кульминации. И болевой точкой, веером раскаленных лучей, пронзающих действие.

Все режиссеры-постановщики выступили и в качестве сценографов.

«Когда я был Андреем»

«Ты ничего не мог любить, потому что тебя никогда не было», – раздраженно-безапелляционно бросает девочка Аня несуществующему собеседнику. Или, все-таки, существующему? Ведь грань между бытием и небытием столь же зыбкая, как между сознанием и подсознанием.

Происходящее можно сузить до бытового уровня, ограничившись сухой констатацией: не раскрывшиеся при родах легкие Андрея, походы к психотерапевту, страдающей раздвоением личности Ани. Так бывает, когда один близнец умирает, а у другого остается фантомная память, как фантомные боли в утраченной конечности. Получится случай из медицинской практики, приправленный ворчаниями-пояснениями бабушки (Анастасия Резункова), временами выходящей из состояния полудремы. Но режиссер Андрей Осипов привнес в бытовую драму легкий налет мистицизма. Почти невесомый, как белая ткань, заполняющая пространство, скрывающая предметы обихода, не позволяя на них сфокусироваться.

В «Синей птице» Метерлинка есть Души неродившихся, которым еще только предстоит прийти в мир. В спектакле «Когда я был Андреем» неродившаяся душа заговорила после своего нерождения: «девочка закричала, мальчик не закричал». Интонационная простота и предельная собранность позволяют актеру Никите Памурзину достичь в роли Андрея такой отрешенности, что его персонаж кажется лишенным телесности. Аня – Валерия Ледовских – облечена в плоть с первого своего появления. Этот пародоксальный контраст – эфемерный рассказчик и объемная, «живая» героиня рассказа – возможен при полном понимании актерами возложенных на них задач. По мере развития действия Аня все более настойчиво вытесняет Андрея из подсознания. Борьба происходит на эмоционально-интонационном уровне: слова звучат резче, очерченнее, острее, но в какой-то момент, горячность уходит, и голос актрисы слабеет, тает, звучит эхом. Словно невидимым ластиком стирается былая память, былые ощущения.

«Я монстр»

Ирку, считающую себя монстром, память греет, окутывает теплом, подаренным в далеком детстве уже умершей бабушкой. Единственным человеком, который ее любил, осязаемым и настоящим, в отличие от «застекленного» мира родительского дома. Прозрачная, но крепкая стена, отделяющая Ирку от остальных, символизирует абсолютное одиночество главной героини. Но и сама девочка, пусть неосознанно, «выключает» себя из враждебного внешнего мира, где и родительская забота уродлива, и дружба странна, и юношеская влюбленность забрызгана кровью.

Спектакль Каро Баляна – монолог-самобичевание девочки-подростка, ставшей собственным обличителем и обвинителем. Кого она
видит рядом? Равнодушных, занятых только собою родителей в сочном, колоритном исполнении Григория Сергеенко и Екатерины Рудаковой; погруженных в личные переживания друзей (Никитос – Никита Памурзин; Леночка – Александра Маркина) – отпрысков таких же безучастных пап и мам.

Актриса Виола Лобань – Ирка – болезненный сгусток комплексов, недолюбленности, растерянности, опустошения. Выталкивая из себя эмоции, она зрительно уменьшается, становится еще более субтильной, беззащитной. Даже тогда, когда «мечта» окрестных девчонок Никитос жестоко забивает за гаражами доброжелательную собаку, Иркино перевернутое сознание не позволяет ей усомниться в том, что кто-то может быть хуже, чем она.

В начале спектакля девочка старательно трет лестничную площадку, по которой проехали носилки с истекающей кровью после аборта матерью Никитоса. В финале – моет в ведре окровавленного белоснежного щенка, выжившего вопреки зверской расправе. Может показаться, что вот он – свет в конце тоннеля, забрезживший в поступке соседки, не пожалевшей дорогой обивки в дорогой машине, чтобы отвезти в клинику бездомного пса. Щенок уцелел и стал домашним. Но слишком хрупок подростковый мир и сильна «отрава» нелюбви. Окруженная духовными монстрами Ирка в финале выносит приговор не им, а себе, выливая на голову ведро с кровью.

«Арбуз»

«Арбуз» – немудреная история любви. Ладная, складная, беременная третьей дочерью Марина (Олеся Линькова) и худенькая некрасивая узбечка Амина (Варвара Костерина) появляются в противоположных сторонах подмостков и проживают эпизоды своей жизни, где присутствует Он. Для одной он был мужем и отцом ее детей, для другой – всем.

Они очень разные эти женщины. Их безмолвный друг, играющий мускулами в глубине сцены, подарил каждой из них единственность. Хваткая, активная, предприимчивая Марина носит в себе его ребенка, что дает ей ощущение особого «права». Амина чувствует себя маленькой девочкой-воробушком: «Он называл меня воробышком. Никто не называл, а он называл и носил на руках». В отличие от жены она – девочка-женщина, сама нуждающаяся в заботе. Ее последний долг перед любимым: «Он арбуз хотел. Он вкусный будет, он же хотел! Когда очень хочешь, всегда хороший арбуз будет. Сладкий, сладкий. Я лучший взяла». Для автора этих строк, Варвара Костерина стала настоящим открытием. Актриса не просто сливается с Аминой, внутренне и внешне, буквально превращаясь в «воробышка», но и делает осязаемым вкус арбуза, который ощущается и в тот момент, когда пишутся эти строки.

Мужчина (Алексей Белозерцев) существует сам по себе. Несмотря на его присутствие, мы видим его глазами женщин, и закрадывается крамольная мысль, а нужен ли он на площадке, не мешает ли этот грубоватый материальный образ, постижению сути на уровне сопереживания?! Но у режиссера Михаила Лебедева – свои резоны, вводя в спектакль конкретного человека, он рассеивает флер женских грез, как бы подчеркивая, что красота – в глазах смотрящего.

«Война завтра не закончится»

Буднично, тихо, неспешно разворачивается сценическая версия Дмитрия Акимова камерной пьесы «Война завтра не закончится». Жалкий, ветшающий и разваливающийся на глазах быт, мерцающий экран телевизора. Старенькая кухня становится пространством остановившейся жизни. Жизнь пожилых людей, прошитая холодным свинцом, прервавшим молодую жизнь, ушла в небытие.

Осиротевшие мать и отец понимают друг друга без слов, да и нет никаких сил что-то артикулировать в рухнувшем в одночасье мире. Но жизнь, пусть и постылая, продолжается и требует хоть какого-то участия и подобия движения. И есть дела, вроде починки падающей дверцы кухонного шкафчика и выноса мусора, и приготовления

еды. И, собирая силы, отец и мать ведут разговор. Мы слышим диалог в записи – артисты молчат, слова и фразы звучат плоско, не окрашены ни чувством, ни особым смыслом. Глаза – огромные, блестящие – полны невыплаканных слез, которым стоять в них до скончания человеческого века и не излиться, и не дать облегчения.

Татьяна Кондратьева и Владимир Абрамов играют виртуозно, хотя слова «играют» и «виртуозно», пожалуй, мало подходят для обозначения, того, что происходит в спектакле. Это два человека, зажатые в тиски нестерпимой боли, прибитые

к земле той степенью отчаяния, что не имеет названия и выхода. Звонкоголосой Анфисе (Анастасия Полянская), взявшей шефство над родителями погибшего солдата, в этом скорбном приюте нет места. Она – из той буйно цветущей, многоголосой жизни, что должна была петь и бурлить, и наливаться соками, а теперь зачем это все? Ведь ничего нет, да и внуков не будет. Когда, просияв чужеродной радостью, Анфиса упорхнет в дела и заботы, серо-черные полосы телевизионных помех поглотят пространство сцены и зала, лица, предметы… Останутся белый шум и пустота.