Птицы — лучшие друзья мужчин
Автор: Вравара Засуева
Петербургский театральный журнал: 24 декабря 2020
Источник: Петербургский театральный журнал
Режиссер Сергей Азеев использует в инсценировке два текста Стриндберга: драму «Отец» и гораздо менее известное произведение писателя — «Чайки», где поднимается тема противостояния полов, но герои — не люди, а представители фауны. Умудренная опытом бездетная чайка разжигает бунт в рядах пернатых дам ради восстановления равноправия. Исследования чайки-самца подтверждают, что женщины порабощают мужчин повсеместно: «мужчина — это не более чем олицетворение неспособности женщины самостоятельно родить ребенка». Эта сюжетная линия развивается, чередуясь со сценами, где разыгрывается драма Стриндберга «Отец».
В начале спектакля, на заднем плане сцены, на возвышении стоит загадочная фигура, облаченная в светлые блестящие одежды с большими пернатыми погонами-крыльями, на голове — внушительных размеров белый монашеский чепец. Доносится крик чаек, и накатывает беспокойной волной тревожный звон, который разбивается ритмичным ударом. При появлении трех дам, выплывающих белоснежными лебедями и сотрясающих паруса накрахмаленных монашеских чепцов, загадочная фигура затягивает песнопение и уверенным академическим вокалом выводит трели: «С какой стати вам ежегодно класть четыре яйца, потом целых три недели их высиживать, затем четыре недели воспитывать птенцов…» Стенания знаменуются припевом, к которому хором подключается вся белая свита: парящая троица бросается в хип-хоп- пляс, монашки извиваются и задирают подолы, упруго машут руками и неистово скандируют «надо бастовать, надо бастовать…».
Описанная сцена недвусмысленно эпатирует зрителя, в ней режиссер презентует тему взаимоотношений полов в ироничном ключе. Высмеивается «святость» женщин — монашки только внешне кажутся кроткими, целомудренными существами, на поверку же оказываются агрессивными эмансипированными мужененавистницами.
История изучения женского вопроса в природе и стала основой сцены комической оперы в прологе спектакля. Там же появляется и Чайка-самец (Владимир Шабельников), который, как все представители его вида, одет в белое, носит соломенную шляпу с прямыми полями и в целом выглядит как житель европейского южного побережья. Полный энтузиазма, он отправляется в экспедицию.
Развитие второй линии, в основе которой драма «Отец», происходит на переднем плане сцены. Господин Ротмистр (Андрей Гульнев) обсуждает с сидящим на диване Пастором (Иван Байкалов) вопрос отцовства Нёида (Владислав Демьяненко). Образы персонажей не отягощены психологизмом, наоборот, стремятся к обобщенности. Ротмистр носит черный костюм с белой рубашкой, он в большей степени бизнесмен, чем ученый. Пастор в свитере и брюках больше похож на друга или делового партнера Ротмистра, чем на священника, хотя и держит в руках четки. Речь персонажей интенсивна, текст произносится быстро, на повышенном тоне, обозначающем возмущение. Лаура воплощает собой современную женщину-вамп, она с красной помадой, в красном платье-халате с глубочайшим вырезом. Ее движения техничны, в разговоре с мужем она принимает соблазнительно-функциональные позы, которые призваны не столько привлечь мужское внимание, сколько обозначить отсутствие супружеского интереса.
Психологичность характеров редуцируется способом существования актеров и подчеркивается сценографией. По бокам от белого кожаного дивана стоят высокие барные стулья, это пространство производит впечатление стерилизованной от житейского быта студии современного телевизионного шоу. Именно в такой форме будет реализовано второе действие пьесы. Актеры надевают микрофоны, Доктор (Сергей Азеев) становится ведущим. Его вопросы к участникам сцены сопровождаются музыкальными отбивками, на экране телевизора периодически появляются надписи «аплодисменты» или «неодобрительный гул», а если что-то идет не так, дубль повторяется. Персонажи все чаще обращают свои реплики не друг к другу, а в зал, призывая зрителей стать судьями. Параллельно развивающаяся история изучения женского вопроса Чайкой приобретает пророческие интонации. Селезень (Григорий Татаренко), которого исследователь законов природы Чайка встречает на побережье, демонстрирует ему печальные факты, говорящие о ничтожестве мужского рода.
Ротмистр начинает подавать признаки безумия: кричит на собеседников или, наоборот, делается чрезвычайно ласков, улыбчив, мечется по сцене и трясет головой, и в итоге бросается на Лауру (Софья Андреева) с кулаками. Безумие отца вскрывает связь двух миров — человеческого и птичьего, Ротмистр уходит на задний план, где до этого момента могли существовать только Чайка и Селезень. Втроем они устраивают забег на месте, что окончательно выматывает бедного Ротмистра. Когда же безумец облачается в смирительную рубашку (под мурлыканье Кормилицы он это делает не самовольно, но самостоятельно), Чайка и Селезень, которые до этого могли только наблюдать со стороны за разборками семейства, выходят на передний план. Ротмистр их видит и даже общается с ними взглядами и жестами, насколько это возможно с завязанными за спиной руками; они поддерживают его, по-дружески садясь с ним рядом на диван. Надо ли говорить, что их видит только сумасшедший? Все остальные герои собираются позади дивана, нависая бурой тучей над белой троицей. В такой мизансцене, при живом, хотя и нездоровом Ротмистре, сообщается о его смерти.
Посевдосвятость женщин, заявленная в начале спектакля, опровергается (или не поддерживается?) женскими образами. Характеры их не претерпевают такой разительной перемены или разоблачения, которые произошли с чайками-монашками. В частности, Лауре с первых минут палец в рот не клади — она ведет себя уверенно, дает доктору взятки, записывает диалог с супругом на диктофон и потом использует запись против него. Лаура не «слабая и потому подлая», она действует логично, целенаправленно и предсказуемо. Ротмистр тоже производит впечатление сильного и уверенного человека, и его сумасшествие выглядит как фатальная ошибка в установлении причинно-следственных связей в рассуждениях об отцовстве, и единственная мысль, что невозможно наверняка установить, кто отец, сводит его с ума. И кажется, что важно не то, что женщины в этом мире монстры, а то, что сам Ротмистр оказался глуп и слеп, а потому обречен закончить дни свои в компании Чайки и Селезня.