Все три «Ревизора», поставленные в текущем сезоне в Пскове, Ульяновске и Санкт-Петербурге, отчаянно хотят быть узнанными здесь и сейчас. Отсюда такое количество совпадений, о которых, разумеется, не сговаривались режиссеры Петр Шерешевский, Олег Липовецкий и Андрей Сидельников. Если в псковском «Ревизоре» Хлестаков принимает взятки, не выходя из душевой кабины, то в Ульяновске процедура перемещается в русскую парную (комический прием оправдан — голизна, физическая неловкость, стеснение, эротический подтекст подкупа), в петербургской же «Субботе» душевая кабина — место соблазнения Марьи Антоновны. В «Субботе» персонажи поют (и это своего рода зонг) «Золотые купола» Шнура, а в Пскове под «Ленинград» (но это уже «Лабутены») пляшут, переодевшись в гопницкие треники, упоенные перспективой отъезда в Петербург Сквозник-Дмухановские и их гости. Мелькают, где — тенями за экраном, где — прямо в зрительном зале, фигуры протестующих пикетчиков с плакатами. В «Субботе» действие происходит в формате закрытой пресс-конференции, а Добчинский с Бобчинским становятся ведущими местного телеканала «Эксклюзив с Петрами Ивановичами», совмещающего светскую хронику с криминальными новостями.

А в Псковской драме встреча Хлестакова с обиженными купцами происходит в формате ток-шоу на оппозиционном канале. Сюжеты совпадают в частном. Но расходятся в характере обобщений.

Режиссеры обыгрывают реалии сегодняшнего дня. а театры апеллируют к конкретному адресату, и адресат отвечает «я вас услышал»: в Сызрани убирают с афиши подзаголовок «Кошмар госчиновника—, а в Ульяновске, говорят, один из местных представителей власти после спектакля чуть ли не рыдал оттого, что театр не исполнился сочувствия к тому, как тяжка и драматична жизнь госчиновника.

И этих «Ревизоров», щедро приправленных солью и перцем, действительно надо употреблять с пылу с жару — пока не остыли.

ВАРИАНТ ПЕРВЫЙ.

«Ревизор». Невольное прочтение Н. В. Гоголя.

Санкт-Петербургский театр «Суббота».

Режиссер Андрей Сидельников, художник Николай Слободяник

В «Субботе» Андрей Сидельников и артисты сочинили действительно лихой сценический текст с массой трюков, непринужденно комбинируя гоголевский текст с политическим гэгом.

Неоднократно упоминается импортозамещение – «белорусская семга», из репортажей местного ТВ мы узнаем, что таинственный постоялец остановился в знаменитом №5 под лестницей, где «прошлым летом двое граждан Армении, выдавая себя за болельнцтхов из Уругвая, склонили к групповому сексу жительницу города К», а оголодавший Осип тоскует по тинам «Алеша Попович» и по деликатному обращению обслуживающего персонала сети «Теремок».

Действие разыгрывается на фоне бело-синего баннера в формате пресс-конференции: у каждого из участников микрофон, а на столах таблички с указанием их имен и должностей. И все эти чиновники, аккуратно сложившие айфоны и айпады г пластиковый контейнер, какие-то свои, ужасно узнаваемые ребята. Старый номенклатурщик Ляпкин-Тяпкин (Анатолий Молотов) — из коммунистов, поэтому реплика «вы в бога не веруете» в его адрес актуальна, когда чиновники дружно осеняют себя арестным знамением. Нахохлившийся, точно большая хищная птица, в криво сидящем на нем костюме земляника (Владимир Шабельников) — явно побывал на зоне и «стучит» на опережение (в сцене взятки раскладывает перед Хлестаковым разноцветный набор папок, в каждой из которых досье — не только на коллег, но и на собственную малолетнюю дочь Перепетую). Нервный смотритель училищ Хлопов (Дмитрий Шайгарданов) в аккуратном синем костюме явно новой формации — продвинулся по линии молодежных организаций. Женщина-вамп с каре и декольте, выразительно мимирующая в адрес Городничего и в нужный момент подсовывающая своему боссу банкноты из папки, — ныне «финансовый директор» Растаковская (Марина Конюшко), но по всему — боевая подруга Антоши.

Эта дивная компания — заповедник, чудом сохранившаяся вольница «братков», возглавляемая сокрушительно обаятельным Городничим, голубоглазым крепышом родом из шальных 90-х (уж не с ним ли я отжигала на деревенское дискотеке в 1993-м?). Городничий Максима Крупского — хитер, простодушен и горяч: чуть услышав, что ревизор уж две недели как живет в гостинице, хватается за огнестрел, засунутый сзади под ремень, чтобы решить вопрос по старинке. Эти ребята всё еще живут по-своему блатному кодексу 90-х (лейтмотив здесь — тема из «Бумера») и ужасно боятся столичного госчиновника, чей приезд, конечно, грозит разрушить эту полувертикальную идиллию.

В этой компании есть свой оборотень. Шустрый секретарь Авдот (филигранная работа Софьи Андреевой) с зализанными волосами и нервным тиком, пританцовывающий на копытцах-каблучках и уничтожающий в начале спектакля документацию в бумагоизмельчителе, в домашних сценах, сдернув усы на липучке, превращается в горничную Авдотью, зазывно подмигивающую Осипу.

Другие оборотни — двое мужчин на все руки, Бобчинский и Добчинский (Иван Байкалов и Григорий Сергеенко) — всецело владеют местным телеэфиром: новостные выпуски, криминальная и светская хроника — всё на них. Эта парочка, уже во плоти, сопровождает Антона Антоновича в гостиницу к Хлестакову. Визит замаскирован под очередной выпуск программы «Добрые дела с Городничим», лотерею, в которой пятый номер гостиницы города N объявляется якобы выигрышным. «Коробку мне», — командует Антон Антонович и рявкает «да не ту!», когда ему приносят из-под чайника. И вот уже Петры Ивановичи тащат за ним коробку из-под ксерокса, набитую красными и зелеными купюрами.

Едва Городничий увозит Хлестакова, Петры Ивановичи все так же деловито надевают лыжные маски, достают канистру с бензином и уничтожают место преступления вместе со свидетелями — трактирным слугой и хозяином, чтобы следом провести репортаж «с места событий» о возгорании по причине неисправности проводки.

То, что двух столичных бездельников здесь принимают за крупных шишек, не такой уж хитрый фокус. Только что жадно поедавший издевательски поданный трактирным слугой «Доширак», смертельно перепуганный и прячущийся от Городничего за пружинным матрасом кровати, точно за решеткой, Хлестаков переходит в контрнаступление. Обескураженный его наездом Антон Антонович совершенно теряет дар речи, его буквально не слушается язык.

Секрет Хлестакова Владислава Демьяненко, наверное, в том, что он принимает как должное все, что идет к нему в руки, и ведет себя словно эстрадная звезда. В шортах, цветастом пиджаке и цилиндре он и выглядит как поп-идол все тех же 90-х. Он всецело отдается роли и моменту, впадая в два пограничных состояния: самоупоения, в котором соблазняет мать и дочь Сквозник-Дмухановских, устраивая стриптиз и извиваясь пухленьким нетренированным торсом, и ужаса разоблачения — при появлении папы.

По сути, сцена хвастовства на обеде в доме Городничего и есть такой эстрадный номер, где Хлестаков (а с ним и актер, его играющий) — стендапер-беспределыцик, которого безудержно несет в его импровизации. Он пускает (кокаиновую) пыль в глаза чиновникам, и, ошалев от этой пыли, аудитория заходится в эйфории и чувстве собственной безнаказанности. И взгляд Хлестакова становится словно пустым, зеркально отражающим всеобщий восторг.

«С Пу… (актер берет эффектную паузу, во время которой все обмирают в ужасе) …шкиным на дружеской ноге». Дискотечный угар с танцами Марьи Антоновны на барной стойке — своего рода доказательство всемогущества их гостя, признак принадлежности к элите. Здесь замечателен момент открытого выхода в зал, исчезновения четвертой стены, актер адресует свою речь зрителям (открытым кто смеху, кто шоку) так же, как Хлестаков — чиновникам. Физически ощущаешь, что некоторые соседи внутри себя переживают ту самую «немую сцену» оторопи перед безнаказанностью, которая творится на сцене маленького театра, сохранившего дух студийной вольницы 1970-х. Собственно, немая сцена и настигает нас здесь — в конце первого действия, в кульминации хлестаковского вранья, когда заведенные, спровоцированные фронтменом Хлестаковым чиновники города N запевают «Москва, почем твои златые купола» Шнурова, призывающего очисти- тельный огонь на «Медведева с навальным», и в финале песни застывают, кто где был, парализованные собственным самоубийственным бесстрашием.

Изобретательное, игровое, острое, иногда «капустное», иногда китчевое, с удовольствием сочиненное командой «Субботы» действо, кажется, транслирует разнузданный, гедонистический дух эпохи уже ушедшей, злой, наглой и веселой, атмосферу места, где остановилось время, но где уже витает дух скорых перемен,

угрозы, материализующейся в финале совсем не оттуда, откуда ее ждут (это еще один трюк с оборотничеством, но оставим его на сладкое тем, кто пока не видел спектакль).

«Амбрэ» и «ряпушка», о которых мечтают Антон Иванович с Анной Андреевной на вершине своего торжества, — мечты не о власти, а о сладкой и безнаказанной жизни под крылом влиятельного зятя. Но возмездие не заставит себя ждать. И «Кабриолет Любы Успенской мчит героев не в будущее, он оставляет их где-то в прошлом, на кладбище с помпезными памятниками «исполинам» былых времен.