«Арбуз». А. Киссель.
Режиссер Михаил Лебедев.
«Война завтра не закончится». И. Яковлев.
Режиссер Дмитрий Акимов.
Театр «Суббота».

В январе в театре «Суббота» прошел четвертый фестиваль коротких пьес «Stories». Его создатели, театровед Татьяна Джурова и режиссер Андрей Сидельников, отбирали пьесы до 12 страниц, приглашенные режиссеры ставили эскизы из шорт-листа. К новому сезону театр решил выпустить эскизы со «Stories» как премьеры — получилось 6 мини-спектаклей, которые показывают в паре в пространстве «Флигель».

Я фестиваль коротких пьес пропустила, но внимательно прочла тексты коллег о событии (например, в «ПТЖ»). Глобальных различий между зимними и осенними работами нет, но при этом нет в мини-спектаклях «Арбуз» и «Война завтра не закончится» и ощущения эскизности, недоделанности — они полноценны, завершены и обаятельны в своей лаконичности. Один из рецензентов, писавших о фестивале, отмечал эту особенность: читки-эскизы изначально воспринимались как спектакли, теперь — закрепленные в репертуаре театра. Премьера — повод вглядеться в них пристальнее. Может быть, и не случилось бы этого текста (ведь уже как будто и написано), если бы один из спектаклей не стал для меня важным событием, остро откликающимся на время.

Оба коротких текста — о драмах людей. Фокус на семье диктует камерность формы: в обоих спектаклях заняты по три артиста, которые живут внутри маленького пространства, пустого или обустроенного.

Первой представлена пьеса «Арбуз» Анны Киссель. В черной коробке сцены — две женщины справа и слева, на столе посередине — мужчина. Текст пьесы — это два параллельных монолога героинь о жизни — странной, несчастливо-счастливой, зависимой — от любви. Женщины нарочито разные: Амина — Варвара Костерина — воодушевленная и мечтательная мигрантка со специфическим акцентом; Марина — Олеся Линькова — загадочная и вдумчивая беременная мадам. Обе — наивные и нежные, судьбой помотанные, но окрыленные чувствами к некоему возлюбленному.

В пьесе Киссель выстроена интрига: образ Мужчины — мерцающий, туманный; женские монологи, не пересекаясь, а рифмуясь, в конце сталкиваются — оказывается, что герой-Мужчина — один человек. Название пьесы остроумно объединяет двух женщин: для Амины натуральный арбуз в пакете — символ ее большой любви, у Марины же арбуз метафорический — ее беременность. Режиссер Михаил Лебедев интригу разрушает: на сцену этот самый Мужчина — Алексей Белозерцев — выведен изначально. Актерская функция здесь неблагодарная: Мужчина — ожившая скульптура, на протяжении всего спектакля он только меняет различные атлетические позы, переодевается, лежит. За существованием этого Мужчины наблюдать неинтересно — видимо, в этом и смысл режиссерской придумки. Действие — в женских монологах.

Актрисы по краям сцены довольно статичны, их фокус — на проживании текста, пластика у каждой специфичная: Амина — Костерина подвижная и суетливая, у Марины — Линьковой плавные и осторожные движения. Их монологи — болезненная и стереотипная история о зависимости от мужчины-абьюзера, который — ого! — встречается с ними обеими. Сталкиваются героини на его похоронах…

«Арбуз» — оздоровительная феминистская мелодрама. Трансляция голосов зависимых женщин (именно такими их рисуют актрисы) будто нацелена на обратный эффект: закрепить ощущение того, как бессмысленна эта жертвенность. В этом смысле фигура непривлекательного Мужчины-скульптуры — внятная: образ того, за кого бороться по меньшей мере странно.

Банальность и повседневность ситуации «Арбуза» слегка дополняет второй мини-спектакль — «Война завтра не закончится», который, собственно, и стал для меня событием. Действие пьесы Игоря Яковлева происходит в современности. В правом углу сцены — фрагмент квартиры, дотошно бытовая и подробная кухонька. По ходу действия у зрителя будет возможность разглядеть все ее особенности: и пустые полки шкафов, и отваливающиеся выцветшие дверцы гарнитура, и старый чайник, и посуду, и качающийся стул. За обеденным столом со скорбными лицами застыли Отец — Владимир Абрамов и Мать — Татьяна Кондратьева. Застывание — их основное состояние. Второе — молчание.

Они молчат почти весь спектакль, их реплики звучат в записи (умный режиссерский ход Дмитрия Акимова). Актеры телесно существуют в такт этим разговорам. Сюжет их медленных, тягучих бесед — быт. Обед, продукты, отваливающаяся дверца (с ней целый клоунадный номер), инструменты и сосед: быт-быт-быт и его описание — липкое, утомительное, душное. Тревожной нотой в разговорах стариков звучит упоминание некой Анфисы, и сначала понять, кто она — дочь, знакомая, соседка, — невозможно. Только появления Анфисы герои ждут как кары, как бедствия. Анфиса — Анастасия Полянская возникает в пространстве еще до официального визита — она неподвижно стоит на колосниках, почти незаметная.

В конце, когда Анфиса приходит, Отец и Мать начинают разговаривать своими голосами, «тайна» узнается: Анфиса — волонтерка некоего фонда, поддерживающего родственников «героев», погибших на войне. Анфиса — Полянская — бравая пионерка, улыбчивая отличница с рюкзачком, которая приносит старикам продукты, разговаривает с ними, пытается поддержать. Только поддержка старикам не нужна — для них прерывание молчания равно повторному вскрытию раны, для них забвение — вроде терапии. Замолчать и забыть они хотят гибель сына — об этом зритель тоже узнает от Анфисы, которая просит прислать фотографии, чтобы оформить выставку про «героев».

Секрет молчания раскрывается только в конце, но не интрига здесь оказывает эмоциональный эффект. Катастрофическим оказывается сам процесс жизни Отца и Матери, их оглушающее молчание. Их жизнь по инерции. Драматург и режиссер работают именно с этим состоянием — существованием по инерции, замершим временем, в котором заданность действий и повседневность становятся единственным содержанием жизни. Отклонение от определенного механизма движений — травматично. Дотошное воспроизведение механизма — утомительно. Иллюзорность нормы очень хрупкая, герои-старики страдают перманентной амнезией — они забывают, зачем поставили чайник, забывают, зачем лезли в кухонный шкаф, — забывают о смысле этих заведомо бессмысленных действий. Актеры Владимир Абрамов и Татьяна Кондратьева, существуя экстремально натуралистично, балансируют в своей игре между оживленностью и оцепенением, они ускоряют и замедляют темп движений, они устраивают суматоху из-за засохших пряников и тут же возвращаются в исходную позицию молчаливого застывания.

Просмоленная вязким бытом повседневность окрашена тревогой. Старики внутренне как будто понимают, что любой триггер (главный триггер — Анфиса) может всколыхнуть память, а значит и впустить реальность в этот желтый дом иллюзии. Реальность в пространство спектакля врывается — кадрами абстрактной военной хроники в старом телевизоре. Но старики этого не видят — это видят зрители.

Репрезентация жизни по инерции как способа существования во время глобальной катастрофы — вскрывающий опыт. Пока похоронившие сына персонажи по инерции пьют чай и готовят суп, я по инерции пишу этот текст на поставленный по инерции спектакль. Тогда, в зале театра «Суббота», этот спектакль произвел на меня именно такой отрезвляющий эффект: кажется, жизнь ради поддержания привычных, человеческих, гуманистических форм деятельности уже больше полутора лет — недейственна и в каком-то смысле невыносима. Потому что «Война завтра не закончится».