«Опера нищего». С. Саксеев по мотивам пьесы Д. Гея.
Театр «Суббота».
Режиссер Петр Шерешевский, художник Фемистокл Атмадзас.

Все, что здесь происходит, зависит не от Зоны, а от нас.

Андрей Тарковский, «Сталкер»

«Хрень приснится, и живи в ней вечно», — говорит озадаченный Мэкки, смотря отрывок фильма «Сталкер»: Писатель и Ученый, сопровождаемые Сталкером, едут на дрезине в Зону… Этот образ стал лейттемой спектакля Петра Шерешевского и вместе с тем — метафорой нескончаемых девяностых. Время действия «Оперы нищего» Джона Гея режиссер-драматург переносит в 1996 год. Начинается все с кадра второго тура президентских выборов — власть фактически уже в руках Ельцина, а значит, и его преемника… С позиции нас сегодняшних понятно, что до заветной Комнаты, исполняющей желания, никто из них (нас?) не дойдет, единственное, что всем тут светит, — попросту зона…

Художник Фемистокл Атмадзас иронически представляет Русь-матушку: сцена зонирована с помощью картонных столбов в виде берез, на ярко-зеленом искусственном газоне, который покрывает все сценическое пространство, миленько расположились пять вычурных могилок с вульгарными розочками (все в лучших захоронительных традициях братков), прямо по центру идеально вписалась тюремная камера с двухуровневой койкой, слева встал фешенебельный кухонный гарнитур, справа — ванная и туалет с золотым унитазом (на ершик за 700 евро театрального бюджета, увы, не хватило). Универсальность сценографии тут служит приемом: менты с братками, авторитеты со жмурами — все едут на одной метафорической дрезине. Пространство практически не меняется, а понимается контекстуально: вот сидят за столом менты, значит, это «ментура», вот лежат голые проститутки на полу, очевидно — бордель.

Ироничность пространства не мешает актерам существовать непосредственно: мельчайшие бытовые подробности играются естественно, абсурдность обстановки мягко игнорируется. Как это принято у Шерешевского, действие снимается на камеру и тут же транслируется на экран (видео Алексея Иванова и Дмитрия Юпатова). Березы в кадр не попадают, и съемка носит характер реалистический: на экране эстетика «Бандитского Петербурга», а на сцене — непринужденность бытовухи в аляповатом художестве.

Текст Джона Гея режиссер полностью переписывает, сохраняя фабулу. Персонажи английской пьесы XVIII века подлежат специальной драматургической русификации: тут теперь действуют криминальный авторитет Пищик (Владимир Шабельников) со своей женой Валентиной Васильевной (Марина Конюшко) и дочерью Полиной (Анастасия Полянская), Михаил Молотов по кличке Мэкки (Владислав Демьяненко), главарь ОПГ, в которую входят Игнат-Паяльник (Григорий Сергеенко) и Рыбка (Григорий Татаренко), которые прессуют Терпилу (Артем Лисач), хозяйка борделя Галка (Анна Васильева) с проститутками Авророй (Валерия Ледовских) и Лаурой (Екатерина Рудакова) и, конечно, менты Локтевы (Алексей Белозерцев в роли полковника и Софья Андреева в роли старшего лейтенанта Людмилы). От приема «театр в театре» Шерешевский отказывается — роль Нищего бедный режиссер берет на себя, сопровождая начало спектакля ознакомительным текстом на экране, где описывается история возникновения «Оперы».

Практически ничего, в общем, не меняется, кроме российского контекста и лингвистических извращений. Все так же есть плохие и нет хороших, все так же есть любовный треугольник и нет любви, все так же есть преступления и нет наказаний. И тем не менее, в каждом, даже самом безнравственном, обществе есть свои понятия. В данном случае «конец миропорядку» придет, «если позволить ворам мочить ментов в их собственном доме». Так оно и случается: во время побега Мэкки из тюрьмы с помощью влюбленной в него беременной старшей лейтенантки братки застреливают одного милиционера (его, как и некоторые другие второстепенные роли, играет Артем Лисач) — положение «хуже некуда». Голоса подсчитаны. Ельцин избран на второй срок.

Петр Шерешевский вслед за Джоном Геем создает сатиру на криминальное государство, поэтому и персонажи у него получаются карикатурными. Владимир Шабельников играет приспособившегося к новой российской действительности интеллигента: «Воры не голосуют», — досадно констатирует он после своей же фразы «голосовать не за кого». Валентина Васильевна Марины Конюшко — купчиха нового образца: и капусту отдает нехотя, и сожалеет об отсутствии профессионалов-карманников… Полина Анастасии Полянской и Людмила Софьи Андреевой — две обманутые инфантилки, каждая по-своему глупа, в конце под синькой приходят к единогласному решению, что Мэкки они обе выдумали, — своеобразный коллективный приход. Алексей Белозерцев играет маленького мента, смакующего паленый коньяк и бронирующего вору номер люкс в Крестах за пять кусков. Владислав Демьяненко в роли Мэкки — новый русский в малиновом пиджачке (художник по костюмам Ольга Атмадзас), говорящий с придыханием и смотрящий с надменным прищуром, — перекладывает всю грязную работу на Григория Сергеенко в роли обжоры Игната-Паяльника и Григория Татаренко в роли пьяницы Рыбки, захаживает в бордель к бывшей любовнице Галке, которую Анна Васильева играет как циничную предпринимательницу. В борделе можно найти не поступившую на Моховую Аврору (Валерия Ледовских играет запуганную тихоню, с надрывом скандирующую Ахматову) и опытную проститутку со стажем Лауру (Екатерина Рудакова являет как бы переход от нежной Авроры к черствой Галке).

Однако актеры играют не просто представителей лихих девяностых, вторым планом для них становится переломный июльский день 1996-го — ситуация выбора так или иначе касается каждого. И выбор этот все совершают в пользу подлости, предательства и попросту — уголовки… Проститутки во главе с Галкой, например, за бабки сдают Мэкки ментам, а Людка идет на должностное преступление, помогая Мэкки сбежать из тюряги. И пока с бешеной скоростью коллизии совершаются эти коррупционистские грехопадения, где-то снаружи происходит выбор экзистенциального характера: Зюганов или Ельцин — из дня сегодняшнего понятно, что правильного варианта, увы, не дано. Поэтому, наверное, на реплике Алексея Белозерцева «у нас слишком свободная страна» по залу проходит нервный смешок…

Как и положено — в «Опере нищего» есть музыкальные вставки (музыку написал Ванечка с Оркестром приватного танца). Для них Шерешевский берет старые шлягеры «Лесоповала», Круга и Шуфутинского, переделывая текст куплета и оставляя знакомые припевы. Во время этих зонгов-интермедий на сцене все участники действия играют на различных музыкальных (и немузыкальных тоже — типа двуручной пилы) инструментах, обращаясь с песней в зал. В последней сцене, когда Рыбка начинает душить Мэкки в тюремной камере, действие вдруг обрывается коллективным обращением в зал: мы, мол, должны сами выбрать им всем наказание. Переложив ответственность на зрителя, актеры запевают хит группы «Цветы» «Мы желаем счастья вам!», пока на экране красуются результаты выбора их персонажей — 54% за Ельцина.

Вот так проститутки и воры 96-го желают нам, мученикам 22-го, счастья в этом мире большом…

А мира нет даже маленького.